За столом наступила глубокая тишина.
– Ну, кажется, ты изложила суть в двух словах. – Марк засмеялся и погладил моё колено. – С этим мы бессильны спорить.
Все смотрели на нас. Потом, вместо того чтобы кому-нибудь пойти в туалет – как случается у нормальных людей, – они сделали вид, что ничего не произошло, и снова стали чокаться и тараторить, совершенно не обращая на меня внимания.
Никак не могла оценить, ужасно ли моё положение или ничего. Будто я в племени папуасов Новой Гвинеи, спариваюсь с собакой вождя и понятия не имею, что означает шёпот вокруг: то ли им всё равно, то ли обсуждают, как поджарить твою голову.
Кто-то постучал по столу и произнёс речь – по-настоящему, безумно, невыносимо скучную. Как только она кончилась, Марк прошептал:
– Пойдём отсюда, а?
Мы попрощались и направились к выходу.
– Э-э-э, Бриджит, – обратился ко мне Марк, – не хочу тебя тревожить, но… у тебя что-то странное вот тут, на поясе.
Рванула у него свою руку: жуткий корсет каким-то образом завернулся по краям и выпирает на талии, как огромная запасная шина…
– Что это? – осведомился Марк, кивая и улыбаясь, пока мы прокладывали путь между столиками.
– Ничего… – выдавила я.
Как только выбрались из зала, я кинулась в туалет. Довольно трудно стянуть с себя платье, раскатать жуткий корсет, а потом снова надеть всё это кошмарное одеяние. Безумно захотелось оказаться дома, в просторных штанах и свитере.
Вынырнула в холл – и чуть не развернулась и снова не заскочила в туалет: Марк опять беседует с Ребеккой… Она что-то шепчет ему на ухо, а затем разражается ужасным, ухающим смехом.
Подхожу к ним, неловко останавливаюсь.
– А, вот она! – обрадовался Марк. – Всё в порядке?
– Бриджит! – воскликнула Ребекка, делая вид, что ей прямо-таки оч-чень приятно меня видеть. – Слышала, ты всех сильно поразила своими политическими взглядами!
Очень хотелось выдумать что-нибудь смешное, но вместо этого я стояла и смотрела на неё нахмурив брови.
– Это было великолепно! – заявил Марк. – Бриджит всех нас выставила напыщенными ослами. Ладно, нам пора идти, приятно снова увидеться.
Ребекка с чувством поцеловала нас обоих, распространив вокруг облачко «Гуччи энви», и проплыла обратно в обеденный зал – ясно: надеется, что Марк на неё смотрит.
Пока мы шли к машине, я никак не могла придумать, что сказать. Они с Ребеккой явно смеялись надо мной у меня за спиной, а потом он пытался это скрыть. Очень захотелось позвонить Джуд или Шез и попросить совета.
Марк вёл себя, будто ничего не произошло. Как только мы отъехали, попытался погладить меня по бедру. Почему так – чем меньше хочешь заниматься сексом с мужчиной, тем больше поползновений с его стороны.
– Ты не хочешь подержать руль? – намекнула я, отчаянно пытаясь отстраниться и не дать ему дотянуться до завернувшегося края резиновой оболочки.
– Нет. Хочу тебя изнасиловать. – Марк придвинулся к топорщившемуся корсету.
Умудрилась увернуться, изобразив заинтересованность в безопасности на дороге.
– Да, Ребекка спрашивала, не хотим ли мы как-нибудь заехать к ней на обед, – вспомнил Марк.
Не могла я в это поверить. Знаю Ребекку четыре году – ни разу не приглашала меня заехать на обед.
– Она славно выглядела, правда? Очень милое платье.
Навязчивое Упоминание, и происходит оно прямо у меня перед глазами. Подъехали к Ноттинг Хилл. У светофора, не спросив у меня, Марк просто повернул в сторону моего дома, противоположную его дому. Хранит в неприкосновенности собственный замок – наверняка там полно посланий от Ребекки. Я – женщина на время.
– Куда мы едем?! – взорвалась я.
– К тебе. А что? – с тревогой оглянулся Марк.
– Вот так! Почему? – яростно продолжала я. – Мы встречаемся четыре недели и шесть дней. И никогда не оставались у тебя – ни разу, никогда! Почему?
Марк молча повернул налево и направил машину обратно, в сторону Холлэнд-парк авеню. За всю дорогу он так и не произнёс ни слова.
– Что случилось? – поинтересовалась я через некоторое время.
Марк смотрел прямо перед собой и пощелкивал кнопками переключения; наконец промолвил:
– Не люблю, когда кричат.
Дома у него всё было ужасно. Молча поднялись по лестнице; Марк открыл дверь, подобрал почту и включил свет на кухне.
Кухня высотой с двухэтажный автобус, вся безупречно стальная – невозможно определить, где здесь холодильник; странно, что кругом ничего не валяется. Из трёх плоских ламп на полу, посередине, исходит холодный свет.
Марк проследовал в конец помещения – шаги его отдавались пустым эхом, как в подземной пещере на школьной экскурсии, – с мукой оглядел металлические дверцы и осведомился:
– Бокал вина?
– Да, пожалуйста, благодарю, – преувеличенно вежливо откликнулась я.
У стальной стойки бара торчало несколько высоких стульев необычайно модернового вида. Неуклюже забравшись на один, я почувствовала себя как Дез О'Коннор, которая собирается заняться диетой с Анитой Харрис.
– Так, – проговорил Марк.
Открыл металлическую дверцу шкафа, обнаружил, что к ней прикреплена мусорная корзина, закрыл, открыл другую и с удивлением уставился на посудомоечную машину. Я опустила голову, сдерживая смех.
– Красное или белое?
– Белое, пожалуйста.
Вдруг я ощутила сильную усталость, а тут ещё туфли жмут, корсет врезается в тело… Мне хотелось одного – домой.
– Ах вот! – Марк нашёл холодильник.
Оглядевшись, я заметила на одной из стоек автоответчик; внутри вся сжалась – красная лампочка мигает… Поднимаю глаза – Марк стоит прямо передо мной, с бутылкой вина в каком-то дурацком железном горшке; вид у него тоже совершенно несчастный.