– Послушай, Бриджит, я…
Слезаю со стула, обнимаю его – руки его сразу оказываются у меня на талии. Я отпрянула – надо избавиться от этой чёртовой штуки.
– Схожу наверх на минуту, – извинилась я.
– Зачем?
– В туалет, – не выдержала я и поковыляла, в своих теперь уже мучительно жмущих туфлях, к лестнице. Зашла в первую попавшуюся дверь, – кажется, это туалетная комната Марка: везде костюмы, рубашки, рядами стоят туфли. Освободилась от платья и с величайшим облегчением стала сворачивать с себя жуткий корсет, попутно соображая – надену халат, и, может, мы ещё уютно устроимся и всё уладим. Но тут в дверях появляется Марк. Замираю на месте, выставив напоказ своё ужасное белье, – и начинаю лихорадочно его стаскивать, а Марк ошеломленно наблюдает за всем этим.
– Подожди, подожди! – Он взял меня за руку, когда я потянулась за халатом, и уставился на мой живот. – Ты что, играла на себе в крестики-нолики?
Попыталась объяснить ему про Ребела и что в пятницу вечером очень трудно купить спирт, но он, усталый и смущенный, признался:
– Прости, не понимаю, о чём ты говоришь.
– Мне бы немного поспать. Пойдём, просто ляжем?
Он толкнул другую дверь, включил свет. Лишь мельком взглянув внутрь, я не удержалась от громкого возгласа. Там, в огромной белой постели, лежал изящный юноша восточного типа, абсолютно обнажённый, – он жутко улыбался и держал в руках два деревянных шарика на веревочке и маленького кролика.
1 февраля, суббота
129 фунтов; порций алкоголя – 6 (но смешанных с томатным соком, оч. питательно); сигарет – 400 (вполне понятно); кроликов, оленей, фазанов или других представителей дикой фауны, найденных в кровати, – 0 (существенный прогресс со вчерашнего дня); бойфрендов – 0, бойфрендов экс-бойфренда – 1; количество нормальных потенциальных бойфрендов, существующих в мире, – 0.
00.15. Почему такие вещи всегда происходят со мной? Почему? Единственный раз кто-то показался мне милым, разумным человеком, то есть одобрен мамой, не женат, не псих, не алкоголик, не запудриватель мозгов, – и вот оказывается, что он развратник, извращенец, гомосексуалист. Неудивительно, что не хотел пускать меня в свой дом. Вовсе не потому, что он мужчина, неспособный к действию, или влюблен в Ребекку, или я женщина на время. Просто держит в спальне восточных юношей с дикими животными.
Чудовищный шок, ужасный. Секунду-другую тупо смотрела на восточного мальчика, а затем выскочила обратно в первую комнату, напялила платье (слыша за спиной крики в спальне), бросилась вниз по лестнице (как американская армия, преследуемая вьетнамцами), выбежала на улицу и принялась бешено размахивать руками, призывая такси (как девочка по вызову, нарвавшаяся на клиента, который намеревается шарахнуть её по голове).
Может, правы Самодовольные Женатики, когда утверждают: одинокие мужчины потому и одиноки, что по-крупному порочны. Вот почему всё так чертовски, чертовски, чертовски… То есть я не хочу сказать, что быть голубым – это само по себе порок. Но определённо так и есть, если у него подруга и он от неё это скрывает. В четвертый раз остаюсь одна в День Святого Валентина, а следующее Рождество проведу в односпальной кровати в доме родителей. Опять… конец, коне-е-ец!
Жаль, что нельзя позвонить Тому. Так типично для него – уехать в Сан-Франциско как раз в тот момент, когда мне позарез нужен совет нормального гея. Сам всегда побуждает меня часами обсуждать с ним его проблемы с другими гомосексуалистами, а когда мне нужен совет по поводу моей проблемы с гомосексуалистом, что он делает? Едет в проклятый Сан-Франциско.
Спокойно, спокойно… Ясно, что нельзя обвинять Тома в своей беде, тем более что беда моя не имеет к нему никакого отношения; нечего лечиться перекладыванием вины на кого-то другого. Я – уверенная в себе, способная, ответственная женщина с чувством собственного достоинства, проистекающим исключительно изнутри… Га-а-а! Телефон…
– Бриджит, это Марк. Прости, мне так жаль. Произошла ужасная вещь. – Голос очень расстроенный. – Бриджит?..
– Что? – откликнулась я, стараясь унять дрожь в руках и прикурить сигарету.
– Понимаю, как это, должно быть, выглядело. Шокирован не меньше тебя. Ни разу в жизни его раньше не видел.
– И кто же это тогда?! – взорвалась я.
– Оказывается, сын моей экономки. Не знал даже, что у неё есть сын. Очевидно, шизофреник. В трубке послышались отдалённые крики.
– Иду, иду! О боже! Послушай, мне надо сейчас пойти и всё там утрясти. Кажется, он пытается её задушить… Можно я тебе перезвоню попозже?
Снова крики, ещё пуще.
– Будь дома, я только… Бриджит, позвоню утром.
Совсем сбита с толку. Поговорить бы с Джуд или Шез, обсудить, насколько это веское оправдание, но сейчас середина ночи. Может, попробовать поспать?
9.00. Га-а-а, га-а-а! Телефон, ура! Нет! Конец! Только-только вспомнила, что произошло.
9.30. Это не Марк, а мама.
– Знаешь, дорогая, я просто вне себя от ярости!
– Мам, – решительно перебила я, – не возражаешь, если я перезвоню тебе с мобильного?
Мамино бешенство волнами выплескивалось на меня из трубки. Нужно освободить телефон – вдруг Марк попытается звонить.
– С мобильного, дорогая? Вот глупышка – в последний раз у тебя была такая штука в два годика, помнишь? С такими маленькими рыбками. Ох, папа хочет сказать несколько слов, но… А, вот он!
Жду, лихорадочно переводя взгляд с мобильного на часы.
– Привет, дорогая. – У папы усталый голос. – Мама не едет в Кению.
– Здорово, отличная работа! – поздравила я его, порадовавшись, что на худой конец хоть у одного из нас порядок. – Как тебе это удалось?